культура: Сложно быть художником в XXI столетии, ведь многое уже придумано?
Дугаржапов: Нужно смотреть сердцем. Потому что если глазами, придется признать: конец искусства случился еще сто лет назад. Вообще судьба — часто результат собственного выбора. Я учился в Московской средней художественной школе, потом в Московском государственном художественном институте имени Сурикова. Сначала получаешь фундаментальные знания, а затем оказываешься перед дилеммой: в какую сторону идти. Начнешь на Арбате работать, уже не вырвешься. Пройдет 20, 30 лет, бац — а ты седой, на воплощение собственных идей времени нет. Увы, большая часть выпускников покидают профессию, остаются лишь 5–10 процентов, готовых постоянно расти. Скажем, Павел Рыженко тяготел к масштабным вещам с юных лет. Он тоже жил в интернате при МСХШ, был чуть младше меня. Я приходил к нему в комнату и видел: Паша пишет огромную картину акварелью — полметра на метр. Сотня монахов, каждое лицо проработано. Он с детства увлекался историей. Можно сказать, родился с картинами в голове.
культура: Как Вы стали художником? Кто-то в семье занимался искусством?
Дугаржапов: Бабушка была рукодельницей: могла нарисовать лошадь или сделать гребенку из рога. А маме однажды на работе подарили альбом «Рисунки Рубенса», и она захотела, чтобы кто-нибудь из ее детей посвятил себя искусству. Я мечтал быть врачом. В итоге моего старшего брата отдали в художественную школу. Однако зимой по дороге на учебу он поскользнулся и чуть не попал под троллейбус. После этого школу забросил. Из Читы переехали в поселок Агинское. Я ходил в секцию по стрельбе из лука, но по просьбе мамы все-таки записался в художественную школу. Учился недолго, заболел, а когда вернулся в класс, показал портрет Ленина. Там удивились сходству и посоветовали получить самое лучшее образование. Так попал в МСХШ. Тогда школа находилась рядом с Третьяковкой в Лаврушинском переулке — очень удобно: на перемене бегали смотреть Серова.
В 1992-м окончил институт. Время трудное: заказов нет, никому не нужен. Волею судеб оказался в Париже. В первый раз в Европе — запах кофе, круассанов... Помню, вышел на улицы французской столицы с этюдником. Походил туда-сюда, но так и не понял, что рисовать, — вокруг одни каменные здания. Париж так просто не дается.
Участвовал в выставках аукционного дома Drouot. В то время большим спросом пользовался соцреализм, его решили «разбавить» молодыми художниками. Мы работали бригадами — писали вещи на французский манер: кафе, скачки. В итоге палитра стала совсем другой — светлой, радостной. И в целом это был хороший опыт, научился быстро создавать работы — так, чтобы хватило на целую выставку.
культура: Сколько сегодня трудитесь над произведением?
Дугаржапов: От пяти минут до двух часов. Обычно хватает минут 20–40. На пленэре медлить нельзя: природа постоянно меняется. Если пишешь два часа, то это уже работа по памяти. Вообще скорость позволяет схватывать предметы целиком, не мельчить, не увлекаться деталями. Во время мастер-классов учу «периферийной живописи»: смотреть боковым зрением. Это как расфокус в фотоаппарате. Провожу тренинги: прошу создать небольшую картину за 40 секунд, за минуту. В подобной ситуации некогда обращать внимание на детали — работаешь с массами. Потом даю две минуты — правда, за это время многие уже успевают «запороть» вещь.
При скорости отключается голова. Озарение приходит на кончике кисточки: взял краску, коснулся холста — и сразу море идей. Ни раньше, ни позже. Что важно: картина в любой момент выглядит законченной. Чем больше конкретизируешь, тем быстрее она умирает. Вроде художник все нарисовал, объяснил, а ведь зрителю необходимо пространство для фантазии.
Как ни странно, можно провести параллель с карикатурой. Тот же Клод Моне был шаржистом. Поэтому его работы, написанные в XIX веке, до сих пор выглядят современно — он умел выделить главное. В карикатуре убирается все лишнее: остается лишь основное. Шарж освобождает — помогает иначе подойти к созданию картин. Сам во время вернисажей бесплатно рисую карикатуры. Обычно собирается толпа смельчаков. Понятно, что это не похоже на творения, продающиеся на Арбате, — с увеличенными носами, губами: подобные вещи и к шаржу-то не отнесешь.
культура: Сколько за год создаете работ?
Дугаржапов: Около двухсот или трехсот. С детства много рисовал. После института сжег почти все — осталось 15–20 ранних вещей. Подобный опыт помогает идти вперед, не оглядываясь.
культура: Нескромный вопрос — сколько стоят Ваши произведения?
Дугаржапов: Помню, в 1992 году одна картина ушла за семь тысяч долларов: тогда работа Сурикова оценивалась лишь в пять тысяч. Потом некоторые вещи стали покупать за 20 или 30 тысяч. Есть и подороже — но они могут долго стоять, не продаваться. Например, заявленная цена серии «Календарь Малевича» — миллион долларов. Я ее подарил Агинскому национальному музею: проводил там выставку из 93 произведений и решил все оставить им.
культура: Хотелось когда-нибудь чинов, званий?
Дугаржапов: Нет. Поделюсь наблюдением. Бывают студенты, старающиеся во время работы в классе застолбить лучшее место. Из подобных учеников нередко получаются руководители, но как художники они не развиваются. А вот те, кому не досталось хорошего места, ходят за спинами однокашников и находят потрясающие ракурсы. Подобный опыт помогает развить воображение. Эти люди и становятся живописцами, графиками — не карьеристами.
Вообще я бы предложил перестать давать звания. «Народный художник России Константин Коровин» звучит странно, не так ли? Достаточно просто сказать — Константин Коровин.
культура: Как пробиться молодому автору?
Дугаржапов: Можно объединяться, делать совместные выставки. Находить большие площадки, обращаться к муниципальным организациям — например, в малых городах Подмосковья: наверняка разрешат бесплатно. Но, главное, иметь за плечами по-настоящему отличные работы. На заурядные вещи никто не посмотрит. Картины должны быть выше Олимпа, лучше любых шедевров. Вспоминаю учившегося в МСХШ Максима Вохмина. Однажды встретил его в Нью-Йорке: увидел человека, накачивающего велосипедную шину, и узнал даже со спины. Он мечтал создать 12–15 выдающихся произведений, но в итоге делал рисунки для футболок — ради денег. Судьба его оказалась трагичной: сломал позвоночник, жил на улице, потом умер. Поэтому молодым авторам важно установить для себя высочайшую планку. Как в карате: чтобы разрушить стену, нужно бить за нее — удар должен быть направлен дальше препятствия. Аналогичным образом и в искусстве: надо мыслями опережать время.
Ксения ВОРОТЫНЦЕВА
«Газета Культура» No 25
20 – 26 июля 2018